Обаяние простых форм древнерусской пластики, особенно деревянной, испытал А. Т. Матвеев, замечательный мастер, идеалом которого была "честная скульптура без всяких фокусов и ухищрений" .
Трудно сказать, из чего исходил С. Д. Меркуров при работе над памятниками Достоевскому и Тимирязеву, но что эти памятники и образно и пластически перекликаются с основными художественными принципами древнерусской скульптуры, - в этом вряд ли можно сомневаться. Отсюда идет стремление к такой синтетической трактовке объема, которая при предельном лаконизме не умаляет, а даже увеличивает выразительность образа, сообщая ему особую внутреннюю силу и величие. То же самое можно сказать про памятник Ф. Э. Дзержинскому. Здесь уместно привести слова А. Т. Матвеева: "Наиболее богатая форма движения есть внутренняя, то есть потенциальная. В спокойно стоящей фигуре движения несравненно больше, чем в фигуре разбросанной".
Конечно, все сказанное не означает, что только так и нужно решать человеческую статую. Есть и много других интересных путей. Но нельзя не признать, что для создания образов широкого народного диапазона указанный путь - один из перспективнейших. Об этом говорят не только приведенные примеры, но и скульптурная практика братских республик. Всенародный успех таких произведений, как "Памятник жертвам фашизма" в Пирчюписе Г. Иокубониса, "Мать Грузия" Э. Амашукели, обусловлен их живой образной связью с высокими монументальными традициями национальной древности.
В чем непреходящее значение таких образов? На этот вопрос трудно ответить конкретно, так как всякая конкретизация при объяснении явлений искусства ведет к сужению содержания. Но, очевидно, следует принимать во внимание, что в истории человечества есть такие чувства, которые проходят сквозь века. Это, прежде всего, самосознание своего единства с природой, а через нее - с мирозданием. Конечно, в каждом периоде это самосознание проявлялось в определенных исторических рамках. В архаической Греции это была простодушная радость от познания соразмерности и пластичности человеческого тела, совсем недавно еще отождествляемого со столбом, а теперь распространяющего на колонну свои пропорции. В раннем средневековье это была радость от духовного пробуждения фигуры-колонны, от одушевления самой колонны, а через нее и всего здания, ассоциируемого с мирозданием. В древнерусской скульптуре сохранялось многое от такого взгляда на взаимоотношение человеческой фигуры с миром.
Наконец, в новое время интерес к монументально-синтетическим образам скульптуры знаменует тягу к гармоническому слиянию человека с вновь познанными закономерностями вселенной, закономерностями, подвластными только обобщающей способности человеческого ума.
Как видим, древнерусская скульптура, подобно древнегреческой, древнефранцузской, древнегрузинской и т. д., остается вечным, хотя подчас и незримым "хлебом насущным" (Бурдель) для молодых искусств. В этом и состоит ее непреходящая ценность.
Список литературы:
Г. К. Вагнер "Триста веков искусства".
М. А. Ильин "Искусство Московской Руси эпохи Феофана Грека и Андрея Рублева".
Журнал "Юный художник" №8 1996г. и№3 1999г.
Э. Д. Добровольская "Ярославль".
А. М. Медведев, П.И. Хатов, Ю. И. Шабуров "По Московской кругосветке".
Интернет.
